Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея - Елена Асеева

– Женчюг? Иде женчюг? – не менее взбаламошено вскликнула Кринка и принялась бегать по коло, натыкаясь на ноги стоящих ребятишек и колтков, отступая и сызнова продолжая свой скорый ход, однозначно не видя ничего кругом. Обаче посудинка явно слышала, потому как после очередного бодания ног Багреца, отступив назад, недвижно замерла, да посем вже точно добежала до Копши.

Кринка теперь застыла обок духа сберегающего клады, прижавшись пережабиной под горлом к его выпученному и чуть прикрытому материей кафтана заду и легошенько вздрагивая всем своим туловом, да приседая на утиных лапках, запричитал:

– И мене, мене того женчюга дай-ка! Вельми вожделею сие обилие в ручонках держивать!

– Хм! – немедля смешком отозвался Орей, да хмыкнул носом, столь задиристо, что из правой ноздри на губы его выскочила долгая белая сопель, сигом погодя уже нырнувшая обратно. – Об каких ты руках болтаешь? Их же у тебя таки да нет, – дополнил он свой смех реченькой.

А Копша внезапно изогнул спину дугой, да принялся громко кашлять и с тем выплевывать в обратный путь камушки женчюга. Ужось, однако, не позволяя им попасть во мхи, он также скоро, изловчился вылавливать их летящими в воздухе. И лишь потом, когда ладошки переполнились женчюгом, и прекратилось их изрыгание изо рта, дух отправил полные жмени себе запазуху. Притом не расстегивая медные пуговицы, а засовывая сквозь прорехи меж ними, ни сколько не обращая внимания на просьбы кувшинчика. Копша переместился с карачек на присядки, вже после того как полностью освободил свои длани от женчюга и принялся пристально оглядывать растения, точно ожидая кады ж вдругорядь запоет птица и ничего ли он там не пропустил.

– Больче женчюга не будет. Можешь отседова ступать, – негромко молвила Жар-птица и совсем чуточку покосилась на сидящего поперед нее духа, блеснув крапинками сине-голубых глаз. Колпак на голове Копши качнулся туды-сюды, как и он весь сам, судя по всему, дюже переживая, что более не получит тех не понятных для ребятушек камушков, всего-навсего приметно сверкающих переливами света.

Дух сберегающий клады медленно вздел голову, единожды сместив колпак на бок и скривил личико, погасив в морщинках красные глаза, оставив для взору только вертлявый нос, оный в свой черед часто-часто задрожал и принялся пущать из себя тончайшие струйки белесой слизи (то ли слез, то ли нюнь). И уже так это со стороны смотрелось пакостно, что не только колтки, Алёнка, но и почасту утирающий собственные нюни Орей, громко зашикали на Копшу, призывая его к благопристойности.

– Як же тебе не совестно, – протянула за всех девчушка, легошенько выпучив вперед красные губешки, тем самым выражая недовольство. – Такой большенный, самый старчий из нас туто-ва, а тык вот некрасивше нюни распустил, будто маханький.

Копша слышимо выдохнул и зараз поднялся на ноги, притом не расправив на лице складочки, хотя и подтянув сопли. Таким побытом, все ж он желал задобрить дивного птаха, каковой в свой черед не поддалась на данные увертки, а вспять того ступил в сторону. Позади Жар-птицы долгий хвост, малешенько качнувшись, поднялся вверх, размашисто развернувшись и блеснув каждым отдельным перышком, таким ослепительно златым. Дух сберегающий клады еще чуточку поглядывал на птаха, но так как последний больше на него не обращал внимания, медленно развернулся да принялся оглаживать свой кафтан, ставший несколько потрепанным и грязным от пребывания в Кадуке, посему и являющий бело-серые полосы по всей материи. И тотчас послышался раскатистый вздох кувшинчика, все поколь тулящегося к Копше, досель сопереживающего, что не удалось собрать женчюга, слышимо сказавшего:

– Дык аки прекраса он лучится, – и его возгласу довольно фыркнул дух, кособоко наблюдающий за дивным птахом.

А Жар-птица, между тем, поглядывая лишь на поместившихся супротив него ребятушек, продолжила свой сказ, ноне, впрочем, более не переходя на пение:

– Полотно Мира, кое соткала Макошь, имеет замысловатые узоры, удивительные перекрестия, знаменательные узелки. Разными цветами переливается оно, абы удел кажного живого создания не повторим в своем движении. И твой Орей, и твой Алёнка удел накрепко связаны с моим явлением. Коль бы оба вспужались ступать за клубочком як то велела Земляничница, али б забоялись защищать колтков перед Доброхочим, лезть во глубокий лаз берлоги кома, не случилось б и моего рождения, явления. Не было бы моего прилета в межмирье, а значица и освобождение славянского роду от Скипер-зверя во даль дальнюю отодвинулось, а может никогда и не свершилось бы вовсе.

Чудная птица тяперича раскрыла и свои переливающиеся крылья да легохонько качнула на них кажным перышком, точно намереваясь взлететь, и единожды обдала стоящих пред ней детушек жаром огня. Только затем, когда теплые волны вроде огладив волосы братца и сестрица, чуть слышно затрещали на них, Жар-птица дополнила:

– А днесь нам всем надобно ступать вперед. Туды, куды катился до энтого клубочек, ибо стёжка наша обчая прямо али криво, быстро али долзе, приведет куды велено.

– Кем велено и куды сия стёжка водить, – протянул недоверчиво Копша, лишь сейчас распрямляя на личике морщинки, и взором своим суровым уперся в чуть покачивающийся хохолок птицы, поверху увенчанный крупным, белым женчюгом, вельми круглым и гладким. – Ты сама-то ведываешь? Али дык всего-навсе язычишь? – довольно грубо закончил дух сберегающий клады, и прерывисто вздрогнул, судя по всему, очень желая тот женчюг примерить на свой колпак.

– Не-а… не ведаю, – чуть слышно отозвался дивный птах и сызнова переступил поближе к детушкам да покосился на такого жадного до того обилия Копшу, точно пугаясь его непомерности.

– Толдо пошто язычишься… Тумкаешь сие оченно легошенько ступать к незнамой Яге, по неведомой дали, – глубокомысленно завершил дух сберегающий клады и вторящий его ненасытному взгляду кувшинчик, горестно застонал, будто сам желал примерить на себя чудной камень женчюг. – Нам хаживать, тобе летети. Али ты, опять-таки, по сим вольностям мари влачитися с нами будяшь?

Жар-птица сразу взметнула крыльями, да подавшись вверх, взлетела в поднебесье, качнув своими вытянутыми, повисшими златыми лапами, на кончиках каковых переливались ослепительно-желтые тонкие коготки, и ужоль оттуда чуть слышно отозвалась:

– Нет, я полечу, не могу ступать. Тык и вас не могу несть, ведь куды-ка шествовать о том ведает токмо клубочек ваш. А вас я разыскала туто-ва, понеже тяперича удел у нас обчий. Я буду лететь, и глазеть с небес за вашим ходом, дабы не отстать.

– Вельми нам понадоба, дабы ты поспевала, – сурово дыхнул Копша, и, раскрывши рот, потеснив волоски пышных красных усов и густой бороды, прикрывающих губы, вынул из него узенький черный раздвоенный на кончике язык да выставил его вверх. Скорей всего он желал, чтобы его недовольство узрела Жар-птица, да она была вельми высоко и о языке духа сберегающего клады не помышляла.

Глава одиннадцатая. Огненная, смрадная река

А болотистые земли все стлались и стлались. Они как можно понять наблюдались и справа, и слева, и даже позади странников, словно все, что осталось в Мире так только эта полоска межмирья. Должно быть не больно узкая, может вспять широкая да долгая. Понеже в данном месте стало сложным понять какой ход у времени, сколько пройдено и кады то движение закончится. И коль землица, покрытая водьями да пестрыми кочками мхов, мало чем разнилась с болотами Яви, то небесный купол, серо-голубой с легкой рябью облаков, смотрелся иным. Отсутствие на нем красна солнышка, так-таки, и не проявившегося в небосводе, ни восходом, ни западением за его грань, лишила возможности понять, когда здесь день, а когда ночь. Словно в тутошнем приволье завсегда было утро или вечер, каковой даровал свет и вместе с тем торопил шагающего, непременно, поспеть в определенный срок дойти до границы межмирья.

Обаче чем дальше уходили путники, тем все тише и тише становилось округ. То безмолвие теперь не нарушалось даже пыханием пара над водными окнами. А легчайший ветерок, досель витавший окрест и колеблющий волосы ребятишек да перекатывающий бубенцы на их поясах, кои выдавали былые, звучные мелодии, ноне замер. Лишь продолжали гудеть над головами странников тучи комарья, своим въедливым пи… пи… пи поторапливая ступать скорей.

Затишье небосвода если кто и нарушал так только летящая и блистающая златыми переливами Жар-птица, то зримо видимая, то наново обращающаяся в яркую крапинку. Она частенько перекликалась с ребятишками, величая их по именам, а порой вельми заливисто пела и тады ей, кажется, подыгрывал свирельный свист, ссыпающий вниз на землю мельчайшие бусенцы женчюга. Когда те махие перламутровые камушки падали в воду али мхи, Копша тягостно вздыхая, сказывал: